Небольшое продолжение предыдущего поста!!!
Протокольно-бумажная волокита весьма скучное и паршивое занятьице, которое, в конечном итоге, не отражает реальную действительность. Чтобы читателя сделать зрителем, необходимо в совершенстве владеть высокохудожественным языком, на котором изъяснялись Пушкин, Толстой, Чехов, а также другие титаны мировой литературы. Моторчук же вовсе не испытывал страсти к писательству, а потому долго не решился нацарапать первое предложение в графе «суть дела». Ему на помощь пришла директор театра Алсу, которая находилась в образе Доньи Долорес-Сальтамонтес.
- Мы автономная некоммерческая организация…
- Простите, а вы кто?
- Я директор.
Моторчук внимательно изучил плотный грим Алсу, перевел взгляд на актёра Дмитрия в образе Гитлера, выдержал почти мхатовскую паузу и с иронией кивнул в его сторону:
- А он кто?
- Майор Аппельгейт! Джеймс Аппельгейт! Через два «ПЭ», - молниеносно отрапортовал Дима и попытался вновь отдать честь. К счастью, его руку перехватили и все заулыбались.
- Значит так, товарищи артисты! Я вынужден приостановить вашу деятельность и закрыть театр до дальнейших распоряжений.
Моторчук пытался говорить максимально суровым тоном. Он еще раз окинул взглядом всех присутствующих и зачем-то добавил:
- Сопротивление бесполезно!
После этих слов дисциплинированные артисты молча выстроились в колонну по одному и под предводительством «Луиджи» (который реально выглядит как заключенный), направились в гримерку.
Постепенно снимая грим и принимая повседневный облик, актёры боялись встретиться друг с другом глазами. Они боялись наткнуться на тоску и отчаяние, которые с каждой секундой наваливалась безжалостно и крепко, словно огромный медведь, готовый разорвать свою добычу. Одиноко висящие костюмы и бережно сложенный реквизит располосовал их души, оттого они и сидели неподвижно, молчали и щурили глаза.
Их камерный, почти семейный театр был больше, чем кирпичи и стены, находящиеся в аренде и представляющие историческую ценность в глазах государства. Это было место, куда они устремлялись, особенно в минуты отчаяния, где каждый вечер, ровно в 19:00, открывалась дверь из повседневности и рутины в «черную коробку». Да-да, именно в черную мрачную, местами убогую «коробку», битком набитую счастьем и правдой. С каждым годом эта правда притягивала все больше и больше простых людей, которые тоже что-то искали, а потому были готовы жертвовать своим временем и деньгами. Куда же им идти, если закроют их центр жизни?
Моторчук внимательно выслушал Мишку (президента театра), добросовестно не понял ни единого слова и резюмировал:
- Если вы немедленно не покинете помещение…
- То что?
- То будете закрыты в нём вместе со своей правдой.
- Дайте нам 15 минут.
Через 15 минут вместо того, чтобы покинуть помещение, в нем собрался театр в полном составе. К действующим лицам присоединился худ.рук, зав.пост, пом.реж, несколько молодых актеров и группа сочувствующих. Всего 26 человек. И как сказал бы великий русский поэт Есенин…
Пой песню, поэт,
Пой.
Ситец неба такой
Голубой.
Море тоже рокочет
Песнь.
Их было
26.
26 их было,
26.
Моторчук был довольно крепким мужчиной, но даже он понимал, что в одиночку ему не справиться с многократно превосходившей его «силой искусства». История умалчивает, каким было содержание шифровки посланной им в центр, однако итогом явилось плотное оцепление по всему периметру здания, развертыванием палаточного командного пункта, медицинского штаба, полевой кухни и биосортиров в количестве трёх штук.
Продолжение следует...
